Механика ада российского правосудия. Разговор с Егором Сковородой

Расскажи, пожалуйста, про появление и повестку "Медиазоны".

В 2014-м я работал в издании "Русская планета" с левой повесткой и с инвесторами в лице православных застройщиков. Но после Крыма все изменилось, и человек шесть-семь, в том числе я, оттуда ушли. Так совпало, что в это время вышли из тюрьмы Маша Алехина и Надя Толоконникова (участницы Pussy Riot, почти два года отсидевшие в колониях за участие в панк-молебне в храме Христа Спасителя и в декабре 2013 года освобожденные по амнистии на два месяца раньше срока, – здесь и далее курсивом примечания редакции). Они хотели создать организацию по защите прав женщин в российских тюрьмах, искали человека, который бы сделал им сайт, вышли на Сергея Смирнова (бывший заместитель главного редактора "Русской планеты", теперь главный редактор "Медиазоны") и решили создать микро-медиа про проблемы российских судов и тюрем. Нас в начале было в редакции четверо – Смирнов, Мария Климова, Елена Шмараева и я. Было сразу понятно, что наша основная тема – это заключенные и места отбывания наказания. Так что мы шли от тюрьмы ко всем предшествующем тюрьме стадиям – суды, следствие и так далее. Мы тогда много говорили о том, что общественная и политическая жизнь постепенно будет совсем уходить с площадей в судебно-уголовную плоскость, как началось после "болотной" (Акции протеста на Болотной площади в 2011-2012 годах, завершившиеся массовыми арестами, возбуждением уголовных дел и реальными приговорами в отношении участников). Конечно, мы в целом пишем про права человека, но эволюционно мы шли от маленькой тюрьмы, которая зона, к большой тюрьме, которая Россия. Какие случаи вы освещаете? Насколько вам важно подробное освещение того или иного уголовного или административного дела, на чем ставите акцент? Конечно, нам интересны и конкретные случаи, но наиболее важно нам освещать взаимоотношения власти и человека в разрезе судебной системы. Ведь наша процессуально-уголовная система – это язык, на котором государство разговаривает с обществом или отдельными людьми. И это касается не только политики, а, например, бесконечных приговоров по 228-й ("наркотическая" статья УК РФ, по этой статье в России в местах заключения сидят около 140 тысяч человек). Конечно, мы освещаем и протесты, но это все сильно переплетено. Мы не пишем о выборах, потому что выборов нет, а суды есть. Бизнеса толком нет, а суды есть. Мы стараемся искать наиболее показательные дела, через которые можно рассказать, как работает вся система. Дела, которые представляют общественный интерес. В "Медиазоне" отработана определенная механика каждого дела – мы плотно общаемся с адвокатами, ведем прямые текстовые трансляции из судов, очень много работаем с документами. Получается ли у вас взаимодействовать в рамках работы с властями? С пресс-службами полиции, следственного комитета, прокуратуры? Пресс-службы несут обычно чисто декоративные функции. По моему опыту, наши силовые ведомства вообще не умеют общаться ни с обществом, ни с журналистами, и это проблема не только для нас, но и для них самих. Сейчас, кстати, эта проблема сильно обострилась в связи с распространением судов присяжных, которые стали выдавать оправдательные приговоры по огромному количеству вполне серьезных дел. Потому что прокуроры и следователи не умеют работать с людьми, они привыкли предъявлять канцелярские бумажки судье, которому не нужно ничего объяснять. Доходит до смешного. Недавно в Петербурге оправдали налетчиков, которые ограбили и сожгли инкассаторов. Следствие, судя по всему, действительно провело ювелирную работу, собрало вещественные доказательства, ДНК и так далее. Но обвинение просто ничего не смогло объяснить присяжным, и те всех оправдали. То есть, они не умеют разговаривать, даже если им самим это сильно нужно.