Кратно четырем (продолжение)

Morning, 02:45

Силясь вспомнить, чей это номер, хирург опускается в кресло. Он позвонил по указанному номеру. Кажеться, что это из другого мира, из далекого прошлого слышится томный голос Лиз:
- Здравствуй, милый... Прости мой звонок... Что-то не спится…
- Здравствуй, Лиз…
- Милый, что с твоим голосом? Ты не рад моему звонку? Ты занят?
- Нет, что ты, Лиз...
- Может, ты хотел бы забыть меня?
- Забыть тебя?
- Но почему же твой голос так пуст и холоден?
- Прости, Лиз. Это не в связи с тобой. Я устал. - Что, сложное дежурство? Есть проблемы? - Есть.
- Но, милый, ты же сильный и мужественный. Ты сегодня прошел сквозь огонь и даже виду не подал!
- Так ты не спала?
- Нет, но я так испугалась, что до сих пор вспоминаю все это как жуткий сон…
- Сон…
- А ведь ты спас мне жизнь. Да?
- Не знаю, я не думал об этом, сам здорово испугался…
- Ты уже видел новости? Так это была Жаклин… Как только я закрываю глаза, передо мной возникает эта жуткая картина: бензиновая река, опрокидывающаяся красная машина и выпавшая из нее девушка. О, мой Бог!
- Послушай, Лиз, тебе необходимо уснуть. Прими что-нибудь. Мы встретимся, как и договорились, послезавтра, а сейчас, прости. М- меня ждет пациент.

Дрожь, охватившая Харвея в первые минуты разговора с Лиз, улеглась. Его сознание медленно возвращается из невероятной глубины, из глубины безнадежного холода смерти. Неожиданное спокойствие, а не скальпель, опускается, входит в его сердце. Постепенно окружающее пространство стало терять, для него, четкость очертаний, и только один звук - тикание какого-то часового механизма - свидетельствует о реальности происходящего.

Morning, 02:55 "Тикание" вдруг усилилось, стало походить на равномерные удары по какому-то предмету. Найти источник звука не удается. Удары нарастают, сотрясая все его существо, и он стал физически ощущать, что это не внешний звук, а какое-то внутреннее явление, что-то происходящее в нем самом, в его теле, в его мозгу. Он явственно чувствует эти размеренные удары, каждый из которых наполняет его энергией, стремлением что-то предпринять. Удивительно легким и подвижным оказалось тело. Практически не ощущая его, он свободно переместился в комнату отдыха и приготовил себе кофе. Аромат напитка оказался несовместим с ударами внутреннего метронома. Хлопком открытая банка газводы, приятно освежила и, даже смягчила, внутренние удары.

«Почему Я должен отступить, умереть? - думает Харвей, - Ведь я еще фактически ничего не предпринял для спасения! А оно во мне самом, в моем мастерстве, в той работе, которой Я отдал долгие годы. Стэнсона может спасти пересадка почек. Немедленная! Да, конечно, трудно будет убедить его родственников и соратников по партии в неизбежности такого шага, но, в конечном счете –такая пересадка спасает ему жизнь. Сложнее будет оправдаться перед общественностью, перед всеми этими партийцами, журналистами, представителями меньшинств.
«Пересадка? В нашем штате? Кандидату на пост президента?!» Ну что ж, придется перебраться в более либеральный штат. Жаль, конечно, Таинственного Замка. Яркая, короткая мысль поразила:
« А если удастся сделать пересадку тайно? Тогда получится, что он спас Стэнсона во время первой операции! Да! Да! Да! Никто не должен узнать о случившемся!» Мозг заработал удивительно четко и спокойно.
"Итак, на первом этапе, самое главное - сохранить в тайне все случившееся. Связаться с Международным Банком Донорских Органов и узнать, есть ли там почки. Стоп! Сначала надо убедиться, что до наступления утра никто из персонала не обнаружит Стэнсона в операционной!". Профессор возвращается в кабинет и, получив распечатку СПК, стирает, из памяти компьютера, все данные, поступившие после часа ночи. Затем, с помощью телевизионного контроля, он проверяет занятость сотрудников: палату за палатой, этаж за этажем.

Все как обычно: охранник смотрит телевизор в своей конторке у входа; медперсонал готовятся к утренним процедурам. Некоторые, как например сестра Мэри, дремлют у своих столов, уронив голову на руки. Впервые Харвей пожалел, что убрал телекамеру из палаты #11. Той самой, которую облюбовали Сьюзен и Джо.
- Что ж, придется пойти и посмотреть, как они там…
- Дежурный персонал, с других этажей, не придет сюда без особого распоряжения! - заговорил сам с собой хирург, - Значит, надо нейтрализовать только троих на этом этаже: дежурную сестру Мэри и влюбленную парочку! - Впрочем, за Сьюзен и Джо можно не беспокоиться, имитируя тембр селектора внутренней связи отвечает, сам себе, шеф, - Добровольно они ни за что не разомкнут своих объятий, но наверняка к утреннему обходу постараются проявить максимальное рвение! Ученый не знает точно, сколько времени ему понадобится для осуществления задуманного плана. Поэтому он приготовил три шприца с сильнодействующим снотворным и, вооружившись ими, неслышно выходит из кабинета.

Дойдя до угла коридора он замер, прислушиваясь. Тишина. Внутренний метроном, приглушенными ударами, отсчитывает время новой жизни Харвея. Он нашел Мэри дремлющей над раскрытой книгой. Совсем по-воровски подкравшись к ней, он быстрым движением сделал укол и, на какое-то мгновение, прикрыл ее рот от случайного крика. - Мэри обеспечена крепким сном на ближайшие десять часов! Так же крадучись, он прошел по коридору до его следующего поворота, и вплотную приблизился к палате 11. Из-за приотворенной двери струится луч неяркого света, доносятся сладкие стоны Сьюзен. Не надо обладать богатым воображением. чтобы из её стонов и возбужденных пришептываний Джо, нарисовать себе картину происходящего внутри. Чертыхнувшись, шеф возвращается в кабинет.
«-Что ж, этот китаец Джо видать большой мастер не только в области анестезиологии… Да и Сьюзен не новичок! Может быть, я напрасно не поддался ее игре, в самом начале ее работы в госпитале?»

Когда телефонная трубка ответила ему голосом представителя Международного Донорского Банка, он понял всю тщетность этого шага: если официально запросить Банк, то о второй операции станет известно! Кроме того, существует очередь на получение донорских органов и ждать ее приходится годами…
Многие поциенты умирают так и не дождавшись донорского органа... Снова, застучал внутренний метроном. Харвей мечется по кабинету, пытаясь найти спасение. До рассвета остаются считанные часы. Решения нет… Мама бежит навстречу. Она плачет и смеется, кричит, оборачиваясь, следующему за ней, отцу:
- Алекс, Алекс, посмотри, наш маленький беглец нашелся!
- Харви, малыш мой любимый, ну, иди, иди же скорее!
Он ощутил тепло маминых объятий и слезы заструились из его глаз прямо на ее платье. На душе стало так легко, так свободно! Голубые глаза таят истому, а, горящие щеки, зовут в сладостную даль...
Его ладони ощутили шелковистость кожи, когда он легкими прикосновениями спустил шлейки красного платья и, чуть касаясь, скользнул по плечам, по молодой, возбужденно дышащей, груди... Он повернулся к окну, только на одно мгновение, чтобы закрыть шторы... А когда он повернулся обратно, то ее уже не было в комнате, да и не комната это, а большой зал, переполненный людьми, и он не мог понять, что происходит, но, взглянув на большую академическую доску, сообразил, что идет защита его диссертации…
В раскрывшиеся двери внесли два больших, накрытых звездно-полосатыми флагами, ящика, а он не знал, что это были...
Свист в ушах; внутренности, казалось, подкатили к самому горлу и уже совсем нечем было дышать. Очень холодно, он не может встать с кресла, даже отстегнуть ремни...
Мама протягивала к нему руки и звала, звала, а самолет внезапно раскололся на две части... И он перестал жить. Но какое-то странное чувство заставило его вновь открыть глаза...
Рядом с собой, на постели, он увидел женщину. Он удивленно рассматривает ее немолодое тело и слегка дряблую кожу, ее странной формы соски, похожие на детские мизинчики. Она спит, удовлетворенно улыбалась, свободно раскинувшись на постели... Он перевел взгляд на свой зеркальный потолок...
Вдруг из этой черноты звездного неба кто-то легким дуновением провел по его ногам и животу, и когда он ощутил прикосновение губ к своему члену, то явственно осознал: большой, блестящий скальпель приближается к его лицу...
- Не хо-чу-у-у! Не хо-чу-у-у! Не хо-чу-у-у! Не хо-чу-у-у! - Не хо-чу-у-у! у-у! - хо-чу-у-у! - у-у! - крик разбил видения на мелкие осколки. Он испугался, что могут сбежаться люди - ведь это он кричал! Измученный, внутренне опустошенный хирург шагнул в операционную и, натолкнулся, на пустой взгляд мистера Стэнсона.

Только одно может спасти их обоих. Трансплантация! «Нужна почка, а лучше две. И новая печень тоже не помешала бы! Но где взять донора?!» - "Донора?!!" - расхохотался Харвей, - "Д-0-Н-0-Р-А?!! Жертву! Жертву! Жертву!" Он зашелся в новой истерике и, оставляя мокрый след на стене, сполз на пол... «Где я возьму донора? И как я узнаю, что ткани его биологически совместимы с тканями этого Стэнсона, будь он проклят!» Внезапно он понял, что надо сделать. Хирург выуживает из своего компьютера, медицинские данные о сотрудниках, находящихся в госпитале.
- Никто из них не обладает хромосомным набором DNA идентичным хромосомному набору кандидата в сенаторы! Из остального персонала только два человека могли бы стать донорами: это доктор Виктор Ле-Рон и доктор Офра Петерсон. Ле-Рон проводит свои каникулы в Европе. Единственной, кто может спасти его в эту ночь, остается Офра.

Дождь лил вторые сутки. Унылый день не имел утра и, казалось, не будет иметь вечера. Только полумрак непогоды. Шел отбор кандидатов для эксперимента с плазмой крови. Из двадцати добровольцев, явившихся по объявлению, отбор прошли только трое и для группы не хватало двух человек. Она вошла непринужденно, пожалуй, слишком спокойная для человека, который решил, пусть даже за солидное вознаграждение, участвовать в смертельно опасном эксперименте.
Заполняя анкетные данные, Харвей любовался ее смуглым, с правильными европейскими чертами, лицом. Во взгляде ее карих глаз чувствовалась какая-то скрытая сила. Она не была похожа на американку, хотя ее английский был безупречен. В буйстве черных волос, она гордо сидела напротив Харвея и без волнения отвечала на вопросы. Задумавшись, отвечая на один из них, она не заметила, как длинная сигарета, которую она закурила вначале разговора, истлела и, превратившись в серую палочку пепла, была готова обломиться у фильтра и слететь на платье. Ее глаза, на мгновение, отгородились хрупкой стеной слез, и зачарованный Харвей не смел нарушить это отчуждение. Надломившись у фильтра, серая палочка пепла неумолимо падала, рассыпаясь на лету.
Сознание Харвея, сотрясаемое мощными внутренними ударами, глубже вовлекается в калейдоскоп воспоминаний...

Next >>

 1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11   12   13   14   15   16   17   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28   29   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39   40   41   42   43   44   45   46   47   48   49   50   51   52   53   54   55   56   57   58   59 

Copyright © Mark Turkov, 1993

Copyright © Business Courier, 1998 - 2000