Кратно четырем (продолжение)

Автобусы, нарушая тишину утра, выплевывают первых пас-

сажиров. А те бросаются к газетным киоскам за свежими новос-тями. Новости действительно свежие. Но не вкусные. Жирная краска филейных заголовков прилипает к глазам и пальцам:

ТРОЙНОЕ УБИЙСТВО В ЯФФО

Наемный рабочий - араб с оккупированных территорий убил ножом своего израильского работодателя и еще двух евреев.

ТРАГЕДИЯ У БЕРЕГОВ ХАЙФЫ.

ПОГИБЛИ ДВАДЦАТЬ МОРСКИХ ПЕХОТИНЦЕВ США И СОРОК СЕМЬ РАНЕНО

Израильский паром «Эльтувия» (фирма «Оген») перевозил морских пехотинцев США с борта авианосца «Саратога» на бе-рег и обратно.

Ночью, 21 декабря паром перевернулся и мгновенно затонул. Первым удалось спастись капитану парома - Йосефу Шохату, ко-торый покинул судно еще до того, как оно затонуло.

«На борту находилось 102 морских пехотинца США. Не счи-тая команды. Слава Богу, что не все погибли!» — сказал капитан Шохат нашему корреспонденту. Начато секретное расследование.”

Харвей остановился перед витриной магазина. В витрине выставлено не одетое ни на что, а легко парящее - и потому рас-паляющее воображение женское белье. Ольга в этот момент по-купает русскую газету и не может отвести взгляда от ее страниц:

“КРЮЧКОВ, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КГБ, УГРОЖАЕТ КРОВОПРОЛИТИЕМ”,

“УСИЛИЛСЯ ПОТОК БЕЖЕНЦЕВ РУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ ИЗ ПРИБАЛТИЙСКИХ И СРЕДНЕАЗИАТСКИХ РЕСПУБЛИК”,

“СЕМЬ ТЫСЯЧ НОВЫХ ИММИГРАНТОВ ИЗ СССР ПРИБЫЛО ЗА ПОСЛЕДНИЕ ТРИ ГОДА В ИЗРАИЛЬ”,

“ПАПА РИМСКИЙ ИОАНН ПАВЕЛ ВТОРОЙ ПРИЗВАЛ К ОСУЖДЕНИЮ АНТИСЕМИТИЗМА КАК ЯВЛЕНИЯ, НЕ СОВМЕСТИМОГО С ХРИСТИАНСТВОМ”.

Ольга вскрикивает от неожиданности, когда на газету падает элегантный сверток.

— Что это?! — она переводит удивленно-восторженный взгляд с пакета на сияющего Харвея.

— Это маленький сувенир для тебя!

— Ты читал новости?

— Да...

— Что же это происходит с людьми? Господи! Повсюду кровь, страх, насилие. Американские моряки утонули, ты знаешь?

— Да... Скверная история... Капитан бросает пассажиров и команду на произвол судьбы! Капитан союзной страны... Изра-ильтянин...

— Так нельзя говорить, ведь его вина не доказана!

— Капитан уходит последним. Так было всегда и везде! То, что он не погиб - как раз и есть его вина!

— Ты слишком категоричен. Но “на войне - как на войне!”, не так ли?

— На “войне”? Что, у берегов Хайфы идут сражения? Ты слишком любишь свою страну, Ольга. Ты не видишь многого сквозь розовые очки патриотизма. Посмотри, как сабры ездят на автомобилях, ведут себя на улицах!

— Здесь жарко. Мы не можем постоянно ходить в костюмах и при галстуках!

— А уважать права человека им тоже жара мешает? Знаешь ли ты, что всего пару дней назад на дорогах Калифорнии погибли тридцать туристов?!

— Израильтян? Наверное, дело рук арабских террористов!

— Нет, погибли американцы, но по вине израильтянки.

— ?

— Их автобус в лоб столкнулся с машиной нетерпеливой... — Харвей поискал подходящее слово... — э... “леди”, когда она, на-рушая правила, выехала на полосу встречного движения!

— Она погибла?...

— И ее дети, которые были в машине - тоже. Но, как говорит-ся - это ее личное дело. Но в чем были виноваты американцы?

— Наверное, в том, что пускают таких на дороги своей страны.

— У нас свободная страна, — гордо воскликнул Харвей, и свежий ветер колыхнул за его спиной огромное звездно-полоса-тое знамя родины. — И Свобода эта основана прежде всего - на уважении прав друг друга, а не на анархии!

Почувствовав себя митингующим на площади перед Конг-рессом, Харвей улыбнулся, и сам себя остановил:

— Ладно, давай не будем говорить о проблемах. Хотя бы сейчас.

— А о чем будем? О тройном убийстве в Яффо? О том, что КГБ топит в крови Россию?

— У русских не принято благодарить за подарки? — Харвей поднял скользнувший на пол нарядный пакетик.

— Я - израильтянка!

— Но из России?!

— Прости. Спасибо, конечно. А что это?

— Раскрой - увидишь!

— Нет, я лучше дома посмотрю, хорошо?

— Посмотри сейчас, а вдруг тебе не понравится? Сразу об-меняем!

Они заняли хорошие места в партере пустого кафе, отсюда прекрасно видно сцену-улицу и актеров на ней - прохожих. Не притрагиваясь к принесенному официантом “Капуччино”, Ольга развернула сверток и замерла в восторге.

— Какая красота! Какая прелесть! Спасибо! Я давно мечтала о таком, — она с благоговением раскладывает перед собой бе-лье. — Но это стоит так дорого!

Харвей рассматривает улицу сквозь ажурную невесомость тру-сиков и встречается взглядом с оборванным, в струпьях, нищим-по-прошайкой. Улица сверкает ложной позолотой: за яркими рекла-мами, подсвеченными даже днем, скрываются убогие здания. Пер-вые этажи дробились на лавки, лавочки и лавчонки, а вторые и ред-ко - третьи (если они имелись) почерневшими от смога фасадами, провалами нежилых окон наводили на грустные размышления.

— Тебе нравится Тель-Авив? — Харвей опустил трусики-бинокль.

— Да! Такой живой, открытый, солнечный! А какие краски! Какой здесь чистый воздух.

— Здесь чистый воздух?! — изумился Харвей, показывая на очередную порцию черной копоти, выброшенной автобусом.

— Здесь яркие краски, полное изобилие, и жизнь - букваль-но кипит! А воздух - ты знаешь, какой воздух в Москве?!

— Ты находишь все это, — Харвей обвел широким жестом панораму, — красивым?

— И да, и нет. Конечно - это не архитектура Ленинграда или Москвы.

— Или Вены, или Парижа, или Нью-Йорка! — продолжал Харвей.

Они шли по городу.

— И все-таки, в этом провинциализме что-то есть! — воск-лицала Ольга при виде кого-нибудь особнячка в турецком стиле рядом с кубиком современной постройки.

— Что-то есть? О, да! На мой взгляд - есть весьма аппетит-ный архитектурный салат!

— Харвей, это можно понять! Здесь давно нет мира и стабиль-ности. Да. Я читала. Я знала, что первые архитекторы возрождаю-щейся страны стремятся создать свой, собственный стиль. И ниче-го удивительного в смешении мотивов их работ нет! Они питались двумя культурами: европейской, в которой они выросли и сложились как художники, и восточной, мусульманской по своей философии.

— Но, Ольга...

— Это старый район города. А есть еще и новые, совершен-но другие! Современные и благоустроенные. Такие как, напри-мер, наши Черемушки.

— “Тесьерьемуськи”? Что это?

— Ты бывал в Москве?

— Нет.

— Черемушки - это название одного из красивейших районов Москвы, построенного еще в шестидесятые годы. Но знаешь, что удивительно? Даже обидно?!

— Что? — Харвей озабоченно снимал оброненное кем-то мороженое с лацкана пиджака.

— Я здесь чуть больше года. Много ездила, смотрела страну, но, представляешь, здесь, в Израиле, ни одного впечатляющего здания синагоги.

— Син-ха Го-ги... Это кто такой?

— Ты что, не еврей?

— Я - американец.

— Синагога - это молитвенный дом, церковь, с точки зрения архитектуры.

— А!.. Конечно! Си-на-го-га! Зато есть вот это! — рассме-явшись, Харвей указал на грубо возвышающееся над городом одинокое высотное здание. Нелепый параллелепипед с абсолю-тным пренебрежением попирал окружающие трущобы.

— О, да! Это может служить памятником Пифагору!

Они ушли далеко от “Отеля” и оказались в неожиданно уют-ном, зеленом районе... Особняки тесно примыкали друг к другу. Казалось, что соседние дома находятся на расстоянии вытяну-той руки.

— Одна спальня на всех! — пошутил Харвей.

— Почему?

— Ты же видишь, как близко стоят дома - окно к окну!

— Можно закрыть шторы, опустить жалюзи! — рассмеялась Ольга, а Харвей вдруг вспомнил Офру и ее многочисленные рас-сказы об Израиле.

“Одна спальня на всех” — это была ее шутка, когда в первые дни их знакомства она пыталась объяснить ему какова жизнь в маленькой стране, опутанной сетью родства и коррупции. Тогда он не понимал ее.

Ольга и Харвей обедали в маленьком китайском ресторане. Обнаружить такое заведение в Тель-Авиве было настоящим сюр-призом. Харвей увлеченно рассказывал о Нью-Йорке, его вели-колепии и разнообразии. На обратном пути они оказались в боль-шой толпе людей, внешним видом резко отличавшихся от изра-ильтян, растерзанный вид которых уже набил оскомину.

— Наши... — вздохнула Ольга.

— Что это — “Наси”, Ольга?

— Это люди из СССР. Иммигранты. Такие, как я... Новопри-бывших здесь называют “олим”.

Харвей с интересом разглядывал людей, очень похожих на

американцев средней полосы Мэриленда.

— Судя по одежде, они собрались на торжественный прием?

— Да! — саркастически воскликнула Ольга. — На прием без-работных! Пойдем скорее отсюда! Это биржа...

— Здравствуй, Олечка! — из толпы выделилась девушка и бросилась навстречу Ольге с распростертыми объятиями. Было похоже, что они давние подруги.

— Ленка?! — удивленно воскликнула Ольга. — Ты когда при-ехала?!

— Да уж полгода, как здесь мыкаюсь!

— А твои?

— Да все мы здесь. На схардире гнием! Мишка, так тот во-обще с ума сходит...

— Жалеет, что бросил лабораторию в институте?

— Ага. Теперь вот стоим за подаянием.

— Привет! Шалом! Салам алейкум, Олька! — подошел мо-лодой мужчина, небритая улыбка которого подчеркивала угрю-мость взгляда. — С твоим знанием языков уже свой бизнес от-крыла, Оленька?

— Ольга, представь меня, пожалуйста, своим друзьям, — сказал мужчина и Харвей уловил тень, пробежавшую по лицу Ольги, и наступившее замешательство в разговоре.

— О, прости. Это - Харвей. Он журналист. Из США.

— Лена...

— Миша.

Харвей пожимал протянутые руки, а молодые люди с интересом рассматривали его.

— Ой, ребята? Вы нас извините - спешим! Я должна помочь Харвею с переводом... Запишите мой телефон - и давайте встре-тимся.

— Как когда-то, за бутылочкой сухого? — оживился Миша.

— Что за вопрос, конечно!

Испачкавшись подтекающей пастой, Лена на клочке бумаги записала номер телефона.

— Лена! И тебе не стыдно? До сих пор пользуешься старой советской ручкой!

— Не до ручек, Оленька, — грустно улыбнулась Лена, — встретимся, я тебе такое расскажу...

Поискав в сумочке, Ольга достала сверкнувшую золотым пером ручку.

— Спасибо, Оля. Но не нало. У нас все есть...

— Мишаня, здесь не принято отказываться от подарков! — она вставила ручку в боковой карман Мишиной рубашки. — Пиши, может разбогатеешь!  

Взявшись за руки, Ольга и Харвей прошли сквозь толпу, об-ращая на себя удивленные и завистливые взгляды.

— А что? Молодые стараются выхватить иностранца - поми-най как звали! — пробурчала пожилая дама в платке, свидетель разговора.

— Нет, они должны сидеть в дерьме и ждать? — возмути-лась другая.

— После Рейгана американская экономика тоже трещит но швам, — Харвей решил отвлечь Ольгу от грустных мыслей. — Президент Буш, похоже, заигрался в международную политику. Спад. Много банкротов, увольнений. Тысячи специалистов теря-ют работу.

— Причем здесь Буш? Мы же не в Америке!

— Но безработные есть повсюду, это неизбежная черта эко-номики.

— Это нельзя сравнивать, понимаешь? Невозможно!

— Но таковая жизнь, Ольга!

— Мы приехали сюда с надеждой обрести себя на нашей “Исторической Родине”. А что получается?! — в ораторском за-пале волосы Ольги рассыпались и, подхваченные ветром, поло-скались, разлетались, мешая говорить, ее глаза сверкали, щеки раскраснелись. — Да, пусть мы пришли сюда не первыми - но ведь там, где мы родились, мы достигли кое-чего! Я - ладно, простая учительница. А наши ученые? Мишка, например? Тот, которого мы только что встретили на бирже безработных…

Казалось, из-за ее спины, из серого дыма разоренных гнезд, истекала людская река. Свинцовое небо, вспоротое зигзагами молний, придавливало этот, нагруженный домашним барахлом поток к каменистой дороге, уступами спадающей в туманную бездну мрака. Зловещий рокот отчаяния стлался над этой рекой. Кричали младенцы. На носилках и инвалидных колясках коченели старики. Глаза, множество разноцветных глаз, на-полненных укором, надеждой, мольбой, но в большинстве - оди-ночеством и страхом, закружились в жутком хороводе.

— Знаешь ли ты, что Мишка - талантливый ученый, конст-руктор биоэнергетических систем?! Много лет ему отказывали в выезде из СССР, наконец, он вырвался и привез сюда свое нео-публикованное открытие и, ты думаешь, здесь кто-нибудь этим заинтересовался?

— Биоэнергетические системы?

— Да. Я не специалист - не могу точно тебе обьяснить суть. Что-то из оборудования, необходимого при пересадке внутренних органов. Но я говорю не о сути Идеи, а о том, что здесь никто даже не интересуется ни судьбой ученого, ни его работами! Год он ходит по различным конторам, и везде одно и то же: “Потерпите!”

— Наверное, эта работа действительно требует проверки, изучения, а на это необходимо время.

— Согласна. Но никто не предлагает взяться за это изуче-ние! Или, к примеру, Шура Файн - специалист по гусеничным сис-темам танков.

— Он что, военный?

— Почему “военный”? Он - инженер-механик. Доктор наук! Его изобретения делают танк надежней, боеспособней. Ты дума-ешь, в нашем прифронтовом государстве это кого-нибудь ин-тересует?! Да они, эти самодовольные чиновники, эти крысы, — в ее голосе прозвучало столько откровенного отвращения, что Харвей ощутил на себе прикосновение мохнатых хвостов.

 Навстречу людскому потоку, из сырости мрака, зашелес-тели, запищали, царапаясь по каменистым уступам, мириады крыс. Мерзкие твари набросились на толпу. Кроваво скалились зловонные пасти. Люди пытались защищаться - они отбива-лись чемоданами, сумками. Некоторые, содрав одежду, поджи-гали ее. На всплески еле различимого огня сбегались новые полчища мерзких тварей.

 — Да они, эти крысы, просто боятся! Они боятся, что мы, новенькие и более талантливые, потесним их с насиженных мест. Уф! Как сегодня жарко! Давай выпьем чего-нибудь холоднень-кого, Харвей!

Они нырнули в прохладную тень ближайшего бара. Он с вос-торгом наблюдал, как оратор-бунтарь превращался в очарова-тельную девушку, с умиротворением потягивающую через соло-минку ледяную жидкость.

Next >>

 1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11   12   13   14   15   16   17   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28   29   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39   40   41   42   43   44   45   46   47   48   49   50   51   52   53   54   55   56   57   58   59 

Copyright © Mark Turkov, 1993

Copyright © Business Courier, 1998 - 2000